Это функциональное расчленение и явилось для нас той организационной схемой, которая помогает организационно включать в общий ансамбль различные биологические лаборатории.
Это расчленение, с одной стороны, и экспериментальный синтез — с другой, уже совершенно неотступно ставит вопрос о стандартизации эксперимента. Но с этой стандартизацией совершенно неизбежно связана синхронность лабораторных работ, а в этом помогает прежде всего цикличность и синхронность работы предприятия по подготовке рабсилы.
Вот все это и позволяет нам переводить лабораторную работу уже в клинически-массовую. И нет теперь ничего удивительного в нашем стремлении «олабораторить» все предприятие по подготовке рабсилы, создать в нем пронизывающую систему показателей и, таким образом, осуществить задачу Трудовой Клиники.
Не убьет ли эта стандартизация и синхронность «дух творчества» экспериментатора и изыскателя? Нам кажется, что этот вопрос уже стал для нас чисто теоретическим. Свободное, неурегулированное стандартными нормами творчество должно быть и имеет место именно в предварительной вентиляции проблемы и в методологическом эксперименте, но раз эта задача разрешена, экспериментатор включается в оперативный поток.
Только организация изыскательных работ по типу новейших индустриальных предприятий позволит нам при разрешении огромных клинических задач обходиться незначительным штатом работников и только она, эта организация, позволяет нам быстро включать в изыскательную работу свежие контингенты работников, ранее не участвовавшие в работе ЦИТа; она же позволит и уже позволяет нам переносить наш изыскательно-клинический опыт из стен ЦИТа и развертывать на предприятиях аналогичные работы.
Организация изыскательной работы и того изыскательного сооружения, которое с тяжелой медленностью развивается в ЦИТе, представляет из себя сложнейшую проблему, гораздо более сложную, чем организация труда в индустриальных предприятиях. Дело в том, что современная научная работа или шире — современный «умственный труд» в своей именно производственной природе может быть отнесен пока, к сожалению, лишь к ремесленному типу.
Он не только мало машинизирован и механизирован, он, к сожалению, еще не достиг типа мануфактуры. Отсюда трудности не только его организации, но трудности пострашнее: трудности оценки, трудности всякого рода экспертизы. Отсюда же, несомненно, и цеховая «секретность» и замкнутость производителей умственного труда, которая роднит их с ремесленниками в области труда, так называемого физического.
Маркс, исследуя ремесленный труд в производстве, давал ему удивительно тонкие и в то же время саркастические характеристики. Нам кажется, что эти характеристики всецело приложимы к современной организации научного труда. Маркс говорит:
...«Характерно, что до XVIII века отдельные ремесла назывались mysteries (mystères), тайнами, в глубину которых мог проникнуть только эмпирически и профессионально посвященный.
В знаменитом „Livre des métiers“ Этьена Буало предписывается между прочим, чтобы подмастерье при приеме его в мастера давал присягу „братски любить своих братьев, оказывать им поддержку, — каждый в своем ремесле, — добровольно не выдавать тайн ремесла“».
Можно установить, что действительно научная и экспериментальная культура в своем организационном выражении стоит сейчас на уровне именно XVIII века. Она находится в резком противоречии с теми новейшими формами, которые утвердились в современной индустрии. Общая научная методология, выражающаяся в математических науках и в науках технологических, до некоторой степени разбивает ремесленную «мистерию», но, во всяком случае, не разбивает организационную замкнутость. Можно по этому случаю припомнить еще раз интереснейшую цитату Маркса:
...«„Ne sutor ultra crepidam!“ („Сапожник, знай свои колодки!“). Эта вершина ремесленной мудрости превратилась в ужасную глупость с того момента, когда часовщик Уатт изобрел паровую машину, цирюльник Аркрайт — прядильную машину, ювелирный рабочий Фультон — пароход».
Не мешает отметить и систему примитивной иерархии в области «умственного» труда, где «старшой» работает с «подручным», лелеющим мечту быть через несколько времени «самостоятельным» работником типа «старшого», т. е…самостоятельным индивидуальным производителем.
Недурную аналогию «интеллигентных» профессий с ремеслом дает, между прочим, Вернер Зомбарт:
...«Сущность ремесла требует, чтобы положение ученика и подмастерья было всегда лишь подготовительной ступенью к званию мастера. Это, сказал бы я, почти самый важный признак настоящей ремесленной организации. Как студент — зреющий лишь кандидат на судебные должности, а этот последний — лишь подготовляющийся судья, так и ученик есть будущий подмастерье, а подмастерье — будущий мастер».
Революцию в современном умственном и лабораторно-экспериментальном труде несет, несомненно, только новейшее индустриальное производство.
Именно оно постепенно превращает современный ремесленный труд в труд мануфактурно-индустриальный, а затем и в крупное машинное производство.
В этом отношении было бы опрометчиво думать, что просто наличность научных лабораторий в производстве несет революцию, и там могут быть лаборатории как раз такие, какие теперь существуют в университетах. Революция идет гораздо глубже, или, вернее выражаясь, из более затаенных глубин современного производства, чем это кажется.